«Когда кажется нам, что нас мало уважают, - надо проверить, так ли мы живем? Не плачь битый, плачь небитый! Хоть что-то должна была дать нам тюрьма. Хоть умение держаться перед ЧКГБ».

А.Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»

Зэков вывели на прогулку. Один из арестантов буквально подлетев к нашей камере, изворачиваясь от ловких рук надзирателей, все же дошел и наконец просунул голову в кормушку:

«Эйнулла, привет. Я правозащитник Фуад Искендеров, из Али-Байрамлы. Меня оклеветали и посадили…».

Фуад присылал к нам в газету по электронной почте множество интересных и порой фотодокументальных материалов о пытках, избиениях, насилиях и убийствах в полицейских участках. Надзиратели оттянули правозащитника. Прибежал сам «курносый». Скрутили руки узника, заковали в кандалы и увели. Больше я его не видел. Только спустя три года, уже другой мой адвокат Анар Гасымов с удивлением сообщил мне, что какой-то правозащитник по имени Фуад Искендеров поливает меня грязью на проправительственных форумах. Спустя еще какое-то время я ненароком узнал, что псевдонезависимая организация правозащитника с тем же именем вошла в Совет НПО при правительстве.

ОСКОЛКИ ВРЕМЕНИ

В тюрьме бесполезно делить время на годы, месяцы, часы. Габриэль Гарсиа Маркес нашел объяснение этому бесполезному занятию:

«Время в своем движении тоже сталкивается с препятствиями и терпит аварии, а потому кусок времени может отколоться и застрять в какой-нибудь комнате».

Да, наше время потерпело катастрофу, разлетелось на мелкие осколки в тысячи камер одиноких узников. И я оказался лицом к лицу с одним из застрявших осколков, остановившего течение моего времени.

Дни в нашей камере были неинтересны, не достойны внимания. И очень мелки. Жизнь всегда учит - если попадаешь в кошмар, то попытайся спастись, используя силу воображения. А силы воображения черпаешь только в трудах и мыслях великих мыслителей. Как не вспомнить Розанова:

«Самое лучшее я написал на полях чужих книг...Отталкиваясь и рифмуясь, мысли клубятся, карандаш строчит, лист чернеет и книга портится».

Читаешь, а к вечеру вздыхаешь о потерянном времени. Почему же в тюрьме так привязываешься к книгам? Я часто задавал этот вопрос самому себе. Видимо в книгах пытаешься найти то, что не нашел или с чем не справился в жизни.

Я не справился в противостоянии с огромной государственной машиной, которая с каждым днем все пуще разворачивала свои страшные репрессивные механизмы. На 16 мая назначили подготовительное заседание моего Апелляционного суда. В сложившейся обстановке никаких надежд с этим судом я не связывал. Хотя адвокат по долгу своей службы и продолжал кормить меня несбыточными надеждами. Теперь он уверял, что меня освободят к концу года. Честно признаться, и в эту туманную перспективу я не уж-то верил.

В первые дни моего заключения, коллектив наших репрессированных газет вел не побоюсь сказать самоотверженную борьбу с противником, силы которого многократно превышали потенциал маленького партизанского отряда. Государство, с его огромным и жестоким аппаратом подавления, - армией, полицией, пропагандистской машиной бросило весь свой мобилизационный ресурс против нескольких десятков журналистов двух ведущих газет страны. Ребята бились, как могли. Не пали духом. Более того, в день моего осуждения группа неизвестных из черносотенной бригады организовали грязное, подлое и коварное нападение на ведущего редактора азербайджанской версии «Гюнделик Азербайджан», шефа информационного отдела газеты Узеира Джафарова. Прямо у дверей редакции его поджидали два хунвейбина. Они предательски, сзади с присущей им хладнокровной жестокостью нанесли по голове журналиста несколько ударов обрезками труб или арматур. Власти и на этот раз отнеслись к покушению на жизнь журналиста весьма своеобразно. Министр внутренних дел Азербайджана Рамиль Усубов заявил, что  избиение сотрудника газеты «Gundelik Azerbaycan» Узеира Джафарова является спланированной им же провокацией.

Я с тревогой отслеживал «сводки боевых действий». Газет мне не выдавали – многое пересказывал адвокат. И несомненно главным источником информации оставались все еще американские радиостанции.

Я все никак не мог понять - где же наши читатели? Почему они слепы и глухи к нашим страданиям и лишениям, так ведь мы раскрыли свои объятия на встречу идущим к нам бедам только ради них, читателей, которые выстраивались каждую пятницу у киосков столицы, чтобы получить доступ к реальному Азербайджану? Чтобы услышать эту правду, посочувствовать ей. Кажется, сегодняшние люди, в основной своей массе, слепы и глухи, ибо в них умер гражданин. Кажется, все наши читатели только и делают, что обедают, пьют чай и читают нас, пока рушатся их судьбы. Поэтому они не способны победить в себе «боль противоречия» (Гегель), не в состоянии вынести в себе эту боль и найти в страдании горькую усладу.

Сегодняшний человек лишен исторического мышления, и не чувствует ответственности перед историей. Исключение – идеал сверхчеловека, в который я старался верить, которому так хотел подражать. Вот поэтому в течение долгих четырех лет я видел подлинный смысл сверхчеловека в донкихотстве. Наверное, самое прекрасное в нашей жизни – это стремление сделать что-то необыкновенное.

Власть предлагала нам сдаться. Нам предлагали остановить борьбу, закрыть газеты в обмен на Свободу. Ах ты, бесноватая душа всепожирающей власти. Знает, знает она силу искушения свободы для арестанта. Ведь на первом месяце, на первом году так бывает силен порыв к свободе! Мечтаешь о спасении из дна жизни любой ценой.

СТЫД И СТРАХ, ГОРДОСТЬ И ГОРДЫНЯ

Приехали родители. Как изменилась мама за первый месяц моего ареста! Седина, морщины…

Я никогда не замечал ее старения. А здесь каждый раз видел, чувствовал, как старость уводит ее от нас. Она подкрадывалась незаметно, цепляясь за руку и уводя в сторону. Мать не сопротивлялась или я стал все замечать под увеличительным стеклом, такие мелочи, которые не видел на свободе.

Мне еще не раз придется прибегнуть к описанию самых сокровенных минут в застенках, единственного праздника в жизни арестантов - встреч с родными. Но в этой главе вкратце скажу, что при первой встрече с родными возникает неумолимое чувство восторга, всю душу охватывает свет радости. Но тюремное время, застывшее в отрезанном от мира тюремном уголке начинает спешить, бежать как только арестант покидает свои покои. За ним не угонишься. Особенно при встрече с родными. Не успеваешь оказаться в новом почти нетюремном пространстве, как бег времени застигает тебя врасплох. Волна быстротечного времени уносит в невидимую даль, в прошлое и далекое, невидимое будущее. Но через некоторое время человек осознает, что на самом деле его преследовала иллюзия свободы. Осознание этой иллюзии омрачает весь свет радости в душе, которая сменяется грустью. А как только появляется надзиратель - молчаливый свидетель тюремной реальности, символизирующий краткотечность арестантских иллюзий, то наступает отчаяние, ибо вновь приходит осознание непреодолимой и жестокой реальности. Одиночество и отчаяние - удел арестанта.

Эмиссары, встречавшиеся с родителями, перманентно предлагали им сделку – газеты в обмен на жизнь/свободу сына. Я не вправе был принимать какие-либо решения. Меня уже не было. Да, сладость свободы искушала, не спорю. Но я не смог переступить через самого себя. Однажды, в своей жизни я уже успел убедиться в том, что как только ты пытаешься «подрифмоваться» под время, в конечном счете, терпишь поражение.

Я взял себя в руки, собрался и с трудом выговорил:

«Не знаю, как на вас, но на мне крайне пагубно отразилось то, что произошло в нашем обществе за последние годы. Я выбираю тюрьму, наверное, это плата за то, что ты хочешь остаться самим собой».

Хлынули слезы из глаз матери. Нас разделяла клетка. Она через клетку попыталась поцеловать меня. Отец не выдержал и выпалил:

«Неужели ты не понимаешь, что они с тобой сделают? Эти люди сказали, что если он не закроет газеты, то получит еще 8-10 лет. И это же не просто голословная угроза».

Я еле покачал головой. На душе лежал камень. Так хотелось продолжить борьбу. Родители ушли, потрясенные горем. Я с трудом совладал с собой. И тяжелыми шагами вышел из кабины для встреч. Это была наша последняя встреча. Через несколько дней настанет разлука. Долгая, тягостная, угнетающая разлука длиною в 9 месяцев. Конечно, мало кому из нас хочется быть «напримером». Однако, вспоминая о прошлом я хочу спросить самого себя: что же мне помогло в тот день победить страх перед неизведанным и очень опасным будущем? Стыд. Гордость порождала чувство стыда, которое побеждало страх. Позже уста власти, как и тысячу лет назад, назовут эту гордость гордыней.
В тот же день в наш дом поступил анонимный звонок. Раздавленных горем родителей грубо предупредили:

«Мы повесим вашего сына в камере».

Родители обратились в полицию… А стражи порядка с невозмутимым спокойствием отЧЕКАнили – вы ошиблись, никакого звонка не было. А я был убежден, что звонили Чекисты!

Встревоженный отец примчался к начальнику тюрьмы. Достопочтенный Мисир-муаллим с неизменной лицемерной улыбкой успокоил отца:

«Не беспокойтесь. Считайте, что вы сдали своего сына в камеру хранения. Получите его таким же целым и невредимым».

Статья отражает точку зрения автора