На портале РБК опубликован материал, под авторством директора Центра исследований постиндустриального общества Владислава Иноземцева.

 По мнению автора, президент и его окружение, возможно, еще надеются, что «хорошие» силовики разберутся с «оборотнями в погонах», но осно­ваний для этого нет. Арест выдающегося борца с коррупцией полковника Захарченко и изъятие у него почти $125 млн наличными — достойный повод поговорить о том, что происходит в России с этой главной «скрепой» нашего общества.

Хотелось бы разделить эту теоретическую, в общем, статью, на две части: методологическую и прогностическую.

Начнем с методологии.

Избирательное (не) применение

Я бы сразу отметил, что коррупция — явление крайне широкое и требующее более четких дефиниций. Ее можно определить как получение наделенным властью лицом денег или некоторых иных благ от граждан или юридических лиц с целью избирательного (не) применения к ним определенных в законах норм. Не должны согласовывать вам разрешение на строительство, но за мзду согласовывают — вот один пример. Передают компании контракт без конкурса за некий откат — еще один. Отпускает полицейский пьяного водителя за пачку купюр — то же самое. Возбуждают «подмасленные» следователи уголовное дело на вашего конкурента по анонимному навету — тоже хороший пример. Повторю: главное, что объединяет все эти случаи — избирательное (не) применение правил.

Единое с юридической и моральной точки зрения явление с экономической точки зрения распадается на два. С одной стороны, это то, что я бы наз­вал взяточничеством (bribery) — низовая коррупция, субъектами которой выступают полицейские, работники коммунальных служб, местные власти, специалисты разного рода инспекций и т.д. Их деятельность сводится в конечном счете к перераспределению внутри единой экономической системы части сгенерированного в ней дохода. Взяточники тратят деньги на покупку машин, часов и украшений, квартир и участков, постройку домов, отправку детей в столичные вузы. Пусть это звучит цинично, но особого вреда в целом экономике страны они не наносят, напротив, даже помогают многим проблемам решаться быстрее. Бороться с ними довольно бессмысленно; исследования показывают, что в большинстве развивающихся стран до 3–5% ВВП перераспределяется именно таким образом.

Присвоение ренты

С другой стороны, однако, существует то, что я бы назвал собственно коррупцией (corruption): аналогичные действия высокопоставленных чиновников, на уровне которых масштаб присваиваемых денег намного больше, а «горизонт мышления» выходит далеко за пределы страны. Коррупция в этом смысле слова всегда международная: доходы здесь столь велики, что инвестировать их в рамках собственных границ вызывающе и небезопасно. Отсюда — «панамские досье», офшоры, зарубежные счета и недвижимость. Эта коррупция намного опаснее: она обескровливает страну и радикально искажает логику управленческих решений на самом высоком уровне, приводя к бессмысленной трате гигантских ресурсов. С ней можно и нужно бороться — в большинстве стран правительства пытаются делать это с разной успешностью.

Уникальность России, однако, заключается не в масштабе коррупции, а в том, что большинство, казалось бы, коррупционных средств движется вполне легально. Законы при этом не нарушаются — они специально принимаются в интересах обогащающихся. Вспомним дело ЮКОСа: компанию обанкротили потому, что на «Юганскнефтегазе» висела самая большая в истории страны налоговая недоимка — но когда его купила «Рос­нефть», она оспорила решение суда, и оно было отменено. По нашим законам вице-премьеру законно дать олигарху ссуду на $50 млн и через пять лет получить обратно $119 млн. Фирмы родственников губернаторов легально получают бюджетные контракты. Всем этим людям не предъявляется обвинений в коррупции. Они убеждены, что это законно — и потому можно быть уверенным, что и новая Дума никогда не ратифицирует 20-ю статью Конвенции о борьбе с коррупцией (о наказании за незаконное обогащение чиновников).

Систематическое и постоянное обогащение чиновничества за счет народа является сутью существующего сегодня политического режима. И поэтому его «винтики» справедливо возмущаются, когда их арестовывают. Полковник Захарченко виновен не в том, что работал в этой системе, а в том, что в какой-то момент перестал соблюдать ее правила. Задача российского государства состоит в том, чтобы обеспечивать экономическими (через повышение пенсий и зарплат достаточному для своей легитимации числу избирателей) и неэкономическими (посылая ОМОН и национальную гвардию успокаивать тех, кто не понял) способами поддержание условий, позволяющих чиновничьему классу присваивать все возрастающую часть природной ренты, которой живет страна. Политическая элита не заботится ни о чем ином. Там, где власти нацелены на демократию и соблюдение прав, мы имеем развитие по европейской и американской модели. Там, где они ориентированы на технологический рывок, мы видим развитие по китайскому пути или по пути нефтяных эмиратов. В России власти ставят задачей личное обогащение — и потому мы вообще не видим никакого развития.

Но это теория. Обратимся к прогностике.

«Технократы» против «оборотней»

Всех нас, россиян, не может не интересовать, насколько жизнеспособна эта система и что может положить ей конец. Мы хорошо видим, что прогнозы о «скором крахе» режима с каждым годом вызывают все больше иронии. Система, сложившаяся в стране, соблюдала и соблюдает баланс интересов между господами и подданными — и поэтому последние год от года голосуют за первых. Возможны эксцессы (начиная с монетизации льгот в 2005 году до отказа от полноценной индексации пенсий в 2016-м), но они не меняют общей картины. Власти, разумеется, «непросто со всеми нами», но она, видимо, считает, что есть смысл (и мотивы) помучиться. Проблема, на мой взгляд, вызревает несколько в иных сферах.

Созданная в нашей стране система отличается двумя чертами. Во-первых, она непроизводительна — то есть она не создает новой продукции и услуг, не предлагает миру инноваций. Она живет за счет постоянного потока рентных до­ходов, которые, как предполагается, должны неуклонно расти (и они росли до поры: по сравнению с 1999 годом продажа нефти приносила дополнительно в 2000–2004 годах по $33,5 млрд в год, в 2005–2008 годах — по $223,6 млрд, а в 2011–2013 годах — по $394 млрд ежегодно. Однако когда рост прекращается, система не знает, чтó можно этому противопоставить: сегодня ничего, кроме траты резервов, так и не предложено — и посмотрим, какую фантазию власти проявят, когда те закончатся. При этом, несмотря на часто бытующее противоположное мнение, жестко сокращать доходы граждан и социальные программы власти не решатся ни сегодня, ни завтра — они пока убеждены в том, что игра стоит свеч, что еще есть чем поживиться, и поэтому стремятся поддерживать состояние, в котором «народ безмолвствует». Соответственно, власть попытается «ужаться», если только нефть снова не пойдет вверх.

Во-вторых, отечественная экономическая система — именно по причине ее основной цели — не является эффективной. Механизм «допуска» к использованию богатств страны предполагал обмен возможности их присваивать на лояльность вышестоящему начальству. При этом критерии лояльности задавались и формализовывались, а размеры присвоения — нет. В результате доля знаменитого «распила» постоянно росла, превышая сейчас в некоторых случаях 50%. Примечательно, что несмотря на многократный рост финансирования дорожного строительства в 2013 г., в стране построено в 2,5 раза меньше новых дорог, чем в... 2000-м. Если МКАД построили хотя бы один раз, плитку в Москве успели за последние годы переложить уже трижды. Существование «общественного договора» между властью и народом пока поддерживает систему в состоянии относительной стабильности и предсказуемости, но отсутствие какого бы то ни было «корпоративного соглашения» о принципах экспроприации народного достояния, становится, похоже, единственным, что способно ее разрушить.

Иначе говоря, система, которая сделала всемерное обогащение чиновничьей элиты своим основным принципом — притом отвергающим все прочие принципы и нормы — сегодня сталкивается с тем, что это обогащение прямо исключает возможность решения любых значимых задач, стоящих перед государством и народом. Мне кажется, что такая проблема уже хорошо осознается высшими руководителями страны, хотя, разумеется, не артикулируется публично. «Коррупционные» дела последних месяцев — скорее всего, не просто борьба различных кланов внутри системы, но ее попытка противостоять саморазрушению. Президент и его окружение, возможно, еще надеются на то, что «хорошие» силовики разберутся с «оборотнями в погонах», а честные бюрократы (которых по недоразумению начали называть «технократами») вычистят из власти отщепенцев — однако я не вижу для этого никаких оснований. Внутри политической и административной элиты начнет нарастать борьба за раздел сжимающегося «пирога» —​ причем в условиях, когда все бóльшее количество поставленных общегосударственных задач решаться вовсе не будет. Справится ли с этим система, неизвестно.

Совершенно очевидно, что из сложившейся ситуации имеется два выхода. Можно отказаться от имперских амбиций, забыть о резвой риторике, по­считать Россию нормальной страной и продолжить тихое разворовывание ее богатств, установив определенные нормы «корпоративного поведения». В такой ситуации система может жить бесконечно долго. Можно, напротив, кинуться в воображаемую войну против всего мира, потратить всё, что есть и что удастся занять на проплату реальными деньгами виртуальных проектов, и после «пира во время чумы» убедиться, что управление страной приносит больше проблем, чем выгод — а затем убыть к местам, где «припаркованы» нажитые непомерным трудом миллиарды. Какой сценарий реализуется, не скажет никто — просто потому, что столь гротескная система, как та, что сложилась в России, не появлялась в последние полвека ни в одной из достаточно высокоразвитых стран. Так что остается только ждать, чем закончится очередной поставленный над всеми нами эксперимент.